Это письмо хранится в музее почти 45 лет. Автор письма участник Великой Отечественной войны А.Я. Скоробогатов. Его письмо, занимающее восемь страниц из школьной тетради, полностью посвящено горькому периоду биографии автора — воспоминаниям о пребывании в Дорогобужском транзитном (этапном) лагере для военнопленных в районе аэродрома.
ЛАГЕРЬ ГОРЯ, СТРАДАНИЙ И СМЕРТИ
В литературе о Великой Отечественной войне мне не приходилось читать о дорогобужском лагере смерти. На фоне чудовищных зверств фашистов лагерь выглядел довольно «безобидно». И все-таки гитлеровские вояки и здесь были верны себе. Говорю это на основании личного опыта: хлебнул и я там фашисткой «гуманности».
Октябрь 1941 года был очень тяжелым для наших войск — об этом хорошо известно из архивных документов, художественной литературы и других источников.
Приблизительно в середине октября наша часть, отступавшая от Ярцева, попала в окружение в районе Дорогобужа. Связь с другими войсковыми частями была утрачена, ни патронов, ни гранат у нас уже не осталось. И вот вблизи молодой березовой рощицы нас внезапно стали обстреливать из минометов и автоматов. Что оставалось делать? Бросились в рощицу. Я увидел густую елку, разбил о ее ствол бесполезную винтовку и затаился. А по роще с разных сторон уже слышались выстрелы, крики фашистов, прочесывающих рощу. Прямо на меня пер с автоматом низкорослый рыжий немец. Увидел меня и весело крикнул: «Встать, зольдат!» Потом знаком показал мне идти вперед. Через пять минут я вышел на луг. Там уже стояло много моих товарищей. Нас построили в одну шеренгу, и двое солдат стали нас обыскивать и отбирать все, что им нравилось. У меня из вещевого мешка вытащили мыло, расческу, фотографию дочки и письмо от матери. Забрали и махорку.
Офицер что-то сказал, и нас погнали. Уже в сумерках мы подошли к территории, обтянутой колючей проволокой. Судя по тому, что за проволокой кое-где стояли цистерны, здесь прежде была нефтебаза.
Незадолго до этого прошел дождь, и на земле блестели в низких местах лужи. Возле широких ворот была будка, возле нее стоял немец с автоматом. Он открыл ворота, и нас с громкими криками стали загонять за проволоку.
На территории лагеря были кое-где возвышенные сухие места, и пленные ринулись к ним: никому не улыбалось провести ночь в лужах. Но тут с нескольких вышек раздались пулеметные очереди, и над нашими головами засвистели пули. Нас загоняли в лужи. Немцы яростно орали и показывали руками, где мы должны разместиться. Пришлось подчиниться. С разных сторон раздавались возмущенные крики пленных, но тут снова загремели выстрелы. Стреляли пока поверх голов для устрашения.
Необычную картину представлял сейчас лагерь пленных. Люди устали, хотелось прилечь, а нельзя: кругом вода. Лужи хоть и маленькие, а не сядешь. И вот вся эта масса пленных присела на корточки. Немцы гоготали, глядя на нас, а мы в бессильной ярости глядели на них и думали: «Эх, пулеметов бы на вас, сволочей!»
Командование лагеря смилостивилось, и нам разрешили развести костры. Вдоль колючей изгороди валялось много досок, тесу, жердей, и вскоре там и сям запылали небольшие костры. Стало немножко веселее и теплее.
Как мы провели эту ночь, рассказывать не буду. Трудная была ночь. Дым от множества костров не поднимался вверх, а стлался по земле; от дыму щипало глаза и першило в горле.
К утру подморозило, лужи затянуло ледком, потом стал падать снежок. Часов в девять из будки у ворот вышел какой-то человек в штатском, поднял руку и громко крикнул по-русски: «Внимание! Внимание!» Все ринулись в его сторону, желая услышать, что он скажет.
— Вопросы есть? — спросил он. — Я жду.
Со всех сторон раздались гневные возгласы:
— Кормить людей надо!
— Под крышу поместить людей надо! Мы не животные, а люди!
Человек в штатском вновь поднял руку, призывая к молчанию. Потом спокойно и сурово заявил:
— По поводу еды поговорю с командованием. А насчет крыши над головой не обессудьте. Некоторое время проживете и здесь, на свежем воздухе. Гостиниц для вас не построили.
Он скрылся в будке. Спустя несколько минут к лагерю подъехали конные немцы с автоматами за плечами, раскрылись ворота, и колонну пленных под конвоем погнали по улице. Мы решили, что нас перегоняют на другое место. Миновали улицу. Вот уже и город остался позади, а мы все шли и шли, не ведая куда. Впрочем, мы не шли, а еле брели. Голод, усталость и сильная резь в глазах от ночных костров измотали людей.
Рядом со мной еле передвигался солдат-татарин. Шел и поминутно спотыкался. Внезапно он что-то закричал и упал. К нему подбежали товарищи, хотели его поднять. Но в этот момент раздалась команда: «Цурюк!» Это подскакал один из конвоиров. Люди отшатнулись в стороны. Немец, не слезая с коня, снял с плеча карабин и выстрелил в татарина. Потом злобно крикнул на нас, приказывая идти дальше.
— Вот она, германская культура, — вполголоса произнес кто-то рядом.
А к вечеру по другой дороге, но нас опять пригнали в тот же лагерь. Люди в изнеможении попадали на землю.
Есть нам не давали. На следующее утро в лагерь привезли на трех фурах (телегах — ред.) свеклу. Она, видимо, была только что выкопана и покрыта грязью. Что тут началось! Обезумевшие люди бросились к фурам, началась давка, а вслед за этим раздались выстрелы. Несколько человек упали, чтобы больше уже не подняться. Так «накормили» нас в это утро гитлеровские вояки.
К вечеру в лагере появились первые жертвы. Несколько человек умерло. Трупы немцы куда-то увезли на телегах.
Я пробыл в этом лагере 11 дней, и каждое утро пленных выгоняли из лагеря, а вечером пригоняли.
За все эти 11 дней только три раза привозили сырую свеклу и картошку для пленных. Стоит ли удивляться большой смертности в лагере…
Как стало ясно позже, немцы заставляли пленных совершать ежедневные «прогулки» с утра до темна с дьявольской целью. Измученные голодом и холодом люди быстро теряли силы и умирали, а это и нужно было фашистским извергам. Они не травили пленных газом, не расстреливали их — они просто позволяли им умирать своей смертью.
А. Я. Скоробогатов, участник Отечественной войны.
Гор. Вязьма, пос. Бородино, 12.
По материалам Дорогобужского историко-краеведческого музея